Почему Бог выбрал эту обезьяну - свящ. Антоний Лакирев

с вожаком по примеру встречного отряда подобрали себе среди валявшихся на земле веток что-то вроде дубин (обламывать веточки и приспосабливать их не было времени). Драка, похоже, была неизбежной… Пришельцы отлично понимали это, поскольку и сами на прежнем месте обитания реагировали на другие стаи точно так же. Обычно в таких случаях самцов, как и детенышей, ожидала гибель: самки в случае поражения порой могли и перейти к новой стае.

Шансы пришельцев были не так уж плохи: их было больше, и за время путешествия они, можно сказать, привыкли к таким конфликтам. Они прошли всего сотню километров, а это была уже четвертая «недружественная» встреча. Вот только их стаю заметили не только «сородичи», обитавшие в этих местах. В высокой траве позади отряда щурил глаза голодный леопард, подлинный хозяин этого редколесья. Не очень-то ему хотелось гоняться по жаре за быстроногими антилопами, которые с легкостью могли удрать от него и — вот удача! — целая орава неуклюжих приматов! Конечно, леопарду следовало подождать схватки, чтобы наброситься на них, а еще лучше было подождать окончания схватки. В таких схватках всегда оставалось несколько погибших, а есть их эти приматы почему-то не хотели. Но леопард был голоден, и он не утерпел. Быстро подкравшись сзади, он прыгнул в самую гущу группы самок с детенышами, собравшихся вокруг старухи. Пары ударов мощной лапы хватило, чтобы оставить на месте двух детенышей… Самки бросились врассыпную, пытаясь одним прыжком достичь спасительных ветвей. Это не только удалось им самим, но они еще и увлекли за собой остальных детенышей.

Встречный отряд предпочел не пытаться узнать, чем закончится встреча пришельцев с леопардом. Они, кстати, знали его и всегда старались обходить стороной. Поэтому они быстро удалились в неизвестном направлении. Вожак и самцы пришельцев поступили бы точно так же, если бы не их собственные детеныши, громко визжавшие на низких ветвях. Переваливаясь с боку на бок, они с воплями двинулись в сторону облепивших ветки самок с детенышами, угрожающе размахивая своими импровизированными дубинками. Вряд ли они могли или даже хотели задать леопарду хорошую трепку, но хотя бы попытаться отогнать его было необходимо. Потом можно было бы тоже забраться на деревья: леопарды не так хорошо лазают, и на дереве шансов спастись было намного больше.

Не обращая внимания на эту акцию устрашения, голодный леопард все же полез на дерево. По случайности он попал на ту же толстую, разлапистую и порядком прогнившую ветку, на которой оказалась и старуха. В ужасе она отодвигалась все дальше от ствола и через секунду была уже на той части ветки, которая свисала над речным обрывом. Раздался громкий треск, ветка сломалась, и старуха вместе с обломками ветки полетела вниз с пятнадцатиметровой высоты. Удар был такой силы, что для нее все было кончено. Как удирала с кошмарного места ее стая и что было с леопардом, ей было не суждено узнать. Пошедший вечером дождь размыл глинистую почву, потоки грязи быстро занесли тело старухи, и даже проголодавшийся к утру леопард не смог его найти…

…в почти такой же жаркий день, 30 ноября 1974 года, в этой местности проходили Дональд Джохансон и Томас Грэй. Они и обнаружили окаменевшие кости старухи спустя 3,18 миллиона лет — не все, меньше половины скелета. Но это был самый полный «комплект» доселе неизвестного вида, который еще предстояло описать и изучить. По случайным причинам скелету старухи дали имя Люси…

а. От накалипитека до Люси

Сама того не знавшая, Люси принадлежала к виду афарских австралопитеков — «южных обезьян» из Афара. От накалипитека, о котором шла речь в предыдущей главе, ее отделяли не меньше шести миллионов лет и целый ряд промежуточных звеньев эволюции. Среди последних сахелантроп, оррорин, ардипитеки — все они представляют немалый интерес, но подробное обсуждение их строения и образа жизни потребовало бы совсем другого объема текста…29 Так или иначе, для наших целей важно, что они (вернее, их многочисленные останки) достаточно убедительно заполняют эволюционный промежуток между накалипитекоподобным предком, общим для человекообразных и людей и австралопитеками, которые были уже только нашими предками. Заметим, однако, что многие анатомические особенности этих существ ближе к общему предку, чем у обезьян: создается впечатление, что шимпанзе «ушли» от него дальше, чем мы. С анатомической точки зрения — почему бы и нет, однако возникает вопрос о том, насколько уместно реконструировать поведенческие особенности всех этих вымерших видов на основе шимпанзе. Ведь если мы анатомически похожи на предка больше шимпанзе, не следует ли ожидать того же и в отношении поведения? Будь мы шимпанзе, мы бы так и думали… Строго говоря, это означает, что наши представления о примитивном и продвинутом тоже стоит иногда подвергать сомнению.

В течение шести миллионов лет, отделяющих Люси от накалипитека, работа естественного отбора не останавливалась ни на день. Возникали новые варианты строения и поведения, поведенческие феномены закреплялись генетически (механизм этого феномена заслуживает специального обсуждения (см. ниже), бесчисленные группы с переменным успехом пытались выйти за пределы Центральной и Восточной Африки как на север, так и на юг. Некоторые группы выживали лучше других, заполняли новые экологические ниши и становились более многочисленными. Вообще говоря, более редкие и малочисленные генеалогические линии исчезали бесследно; те же, от кого удается найти хоть косточку, должны были быть относительно многочисленными.

Среди факторов, влиявших на изменения анатомии и поведения этих существ, можно выделить экологические — изменения климата и среды обитания, биологические приспособления к этой среде, и социальные и поведенческие — самые трудноуловимые и, по большому счету, самые интересные. Попытаемся взглянуть на них немного подробнее.

б. Широка страна моя родная…

Среди экологических факторов, повлиявших на эволюцию наших предков, без сомнения, основным является похолодание, продолжавшееся в течение всего плиоцена (6—1 млн л. н.) и плейстоцена — тенденция сменилась на потепление лишь около 20 тыс. л. н. в голоцене. Точнее будет, впрочем, сказать, что в плейстоцене глобальные потепления сменялись не менее глобальными оледенениями примерно раз десять за миллион лет, да и в голоцене потепление не было таким уж равномерным. Эти климатические изменения привели к тому, что густые леса, занимавшие громадные территории Африки большую часть миоцена, постепенно отступали, давая место редколесьям и саваннам.

Вероятно, уже накалипитекам пришлось столкнуться с этим вызовом, а их потомки, жившие в течение нескольких миллионов лет после них, вынуждены были искать возможные решения проблемы экологической ниши. Собственно, вариантов было ровно три… Можно было отступать вместе с лесом, приспосабливаясь жить в том, что от него оставалось. Этот путь, скорее всего, выбрали многие, в том числе и предки современных шимпанзе. Можно было оставаться на опушке леса, пытаясь совместить древесный и наземный образ жизни — на самом деле, это была попытка «оставить все, как было» в стремительно сокращавшейся, но такой привычной среде обитания. Наконец, отдельные группы могли полностью перейти в саванны и вступить на еще не проторенную приматами дорогу. Скорее всего, множество различных групп в течение миллионов лет выбирали между вторым и третьим вариантом, и насколько окончательным был их выбор, сказать затруднительно. Однако линия, ведущая к человеку, начинается именно с самых бесстрашных и решительных, перешедших к жизни в саванне.

Насколько можно судить, анатомически способными к прямохождению были многие потомки накалипитека — если не все. Другое дело, как успешно могли они передвигаться по саванне, сохраняя вертикальное положение тела. Скорость и энергозатратность такой локомоции могли быть очень разными, а в саванне их не только манили новые корма, но и подстерегали многочисленные опасности. Вероятно, какие-то группы пытались перейти к четвероногости — и, судя по всему, безуспешно. Кто-то в самом деле успешно отрывался от привычного леса и устремлялся в широкую степь, навстречу саблезубым тиграм, слонам и светлому будущему. Если честно, окончательный отрыв от лесов был еще далеко впереди — но чем больше времени эти существа проводили в саванне, тем больше приспосабливались к ней.

На самом деле, конечно, ни один живой организм, хоть примат, хоть динозавр, не приспосабливается так, как приспосабливаемся мы. Родители